Егорушка

Сегодня Егора изводило похмелье. Классическое добротное, такое же как водка, которую он пил вчера со своим школьным товарищем. Товарищ сегодня улетел домой, а Егор остался жить своей обычной питерской жизнью: с утренним скандалом с женой, с недолгим походом на тоскливую и непонятную работу, с обязательствами заплатить за все услуги ЖКХ, за которые платить нужно было почему-то именно сегодня, с необходимостью забрать дочку из музыкальной школы и с не очень принципиальной, а скорее желательной задачей - не умереть. 
Весь день чрезвычайно хотелось сладкого чая с лимоном, но найти лимон было совершенно невозможно. Ни дома, ни на работе, ни тем более в музыкальной школе лимонов не было. Если чай и сахар ещё как-то можно было раздобыть, то лимоны представлялись совершенно недоступными. Идти за ними в магазин не было сил, каждое движение давалось Егору с большим трудом, ему казалось, что он ходит очень медленно, и если пойдёт в магазин, то потеряется там навеки. 
Где-то уже после обеда Егор перестал думать о тёплом слегка сладком, изменившем цвет от цитрусовой дольки ароматном чае, лишь предложил себе запомнить на будущее, если это будущее свершится, следующий раз предварительно лимоны купить.
Голова гудела как пустое железное ведро, в это ведро все время залетали какие-то противные звуки и бились там о стенки как резиновые мячики, не желая останавливаться, вызывая многоголосное эхо, хотя, возможно, это было не эхо, а звуки флейты из соседнего кабинета. Егор сидел в коридоре музыкальной школы, низко наклонив голову почти до самых колен, и задавался вопросом: "Зачем они все так орут?" 
В коридор то и делаю забегали с улицы радостные и бодрые родители, они топали ногами, стряхивая снег, приветствовали друг друга, своих писклявых детей, что-то спрашивали у старушки вахтёрши, которая безразлично отвечала на одни и те же вопросы, не поворачивая головы. Она выглядела так, словно у неё тоже сегодня было похмелье. Выцветшими глазами старушка безучастно смотрела на большую афишу с фотографией Башмета напротив, и страшно было представить, о чем она думает. 
Егор смотрел на кафельный пол со следами грязи около своих ботинок и думал о том, что он никого не любит. Больше всего он не любит свою жену. Не то, чтобы он её ненавидит, а именно не любит. "Ведь она неплохой человек", - говорил себе Егор, - "Десять лет вместе". Потом он тяжело вздыхал и бормотал вслух: "Какой ужас". 
В конце коридора за слегка приоткрытой дверью кто-то уверено заиграл на рояле. Произведение было несложное, играл его старательный ученик. Он бил по клавишам яростно и неутомимо. "Так, наверное, наши солдаты штыками кололи французов", почему-то подумал Егор. Французов было жалко. Егор точно понимал, как им было больно. 
Он вспомнил, что на фортепиано училась играть в юности его жена, вспомнил её руки, пухлые, белые, всегда оголённые до плеч - она носила дома всегда только такие майки и халаты - без рукавов. Эти руки все время тянулись к Егору, трогали его коротенькими пальцами, каждый раз вызывая вулканический выброс желчи. Он боялся этих рук, избегал. 
"Зачем все это?" - продолжать звучал голос внутри ведра, и там же кто-то отвечал: "А зачем продолжать с Ирочкой?" "С Ирочкой тоже не надо продолжать", - отвечал Егор, - "Её я тоже не люблю". 
Ирочка в музыкальной школе никогда не училась, но она четко ассоциировалось у Егора со скрипкой, не из-за фигуры, а из-за своего высокого писклявого голоса. Своим голосом Ирочка запиливала концерт для скрипки без оркестра покруче чем у Вивальди, болтая без умолку, периодически заливаясь хохотом, особенно когда выпивала достаточно вина. 
Ирочка любила выпить, также как и Егор. Они попались друг другу на жизненном пути два года назад, встретившись в магазине, где Ирочка работала, и посчитали это приятным улучшением их жизненной ситуации. Им нравилось проводить время вместе, даже не столько заниматься сексом, сколько просто сидеть вместе на кухне, выпивать и болтать обо всем на свете. 
Ирочка была спасением в тех ситуациях, когда некуда было бежать, а бежать хотелось всегда. Бывало так, что все мужики заняты, у всех семьи, походы на мелодрамы, на суши, на йогу. Ещё страшнее были ситуации, когда друзья бросали пить. Это уже был не просто поход по магазинам, который рано или поздно заканчивается, как тюремное заключение или как наложенная судом повинность, это было как смерть - печальная и безвозвратная утрата. 
На все эти случаи была Ирочка, сорокалетняя кассирша, живущая с двумя котами и разбитой надеждой выйти замуж. 
Ирочка, маленькая худосочная женщина, закалывала свои рыжие волосы цветными заколками, красила ресницы синей тушью, ей это очень шло, и всегда улыбалась. Какое-то время назад Егора даже посетила мысль: жениться надо было не на своей супруге, а на Ирочке, с ней жизнь была бы куда более весёлой, но эта фантазия быстро покинула его ведро, и сейчас она казалась совершеннейшим бредом. "Какой ужас", - прошептал Егор и тут же в его животе что-то кольнуло, натянулось и сжалось с невероятной силой и болью. "Только не это", - подумал Егор, он даже не сдержался и слегка застонал. Он достал мобильный телефон и посмотрел на часы, до окончания урока оставалось ещё десять минут. "Интересно, где у них здесь туалет". Он медленно и очень осторожно поднял глаза и посмотрел на вахтёршу, точно силясь по ее виду понять, есть ли в музыкальной школе туалет, и как туда попасть тем, у кого нет музыкального слуха и голоса. Старушка сидела все с тем же безучастным лицом, она на астральном уровне продолжала свой разговор с Башметом, и её умиротворённость даже вызвала у Егора зависть. "Как достичь такого покоя?" Слегка повернув голову, он посмотрел на плакат на стене. Великий альтист улыбался, но как-то недобро. Чёрные длинные волосы, прищуренные глаза, он сейчас напомнил Егору графа Монте-Кристо, пришедшего мстить всем негодяям. Егор отвернулся и уставился опять глазами в пол. "Я, наверное, тоже негодяй. Трачу Ирочкино время. Она могла бы выйти замуж. Надо все это заканчивать". "Надо, надо", - подтвердил голос из ведра. "У тебя же есть Лариса". 
Была ещё и Лариса. Лариса жила в Москве, куда Егор ездил каждые два месяца в командировки. Она работала в партнерской фирме, была очень активной дамой, обеспеченной и замужней. В отношении Ларисы совесть Егора не мучила. Здесь они были на равных. "Но её я тоже не люблю", - думал Егор, - "Она злая и у неё ко всем тысячи претензий. Хотя, она неплохой человек, делает нам скидки." Лариса носила норковые шубы и золотые украшения в большом количестве, всегда встречала Егора на вокзале на своем мерседесе, селила в одной из своих квартир, и Егор мог оставить деньги, выделенные на гостиницу, себе. С Ларисой Егор окунался в столичную жизнь, суетливую, наполненную условностями, глупой показухой, жизнь с ритмом, походившем на предсмертные конвульсии. Все это было необычно, так несвойственно для Егора, это по-началу удивляло и притягивало, но со временем начало утомлять. Лариса, которая казалась ему когда-то женщиной, сошедшей с Олимпа, такой шикарной, дерзкой, самодостаточной, сейчас виделась ему грустной, разочарованной в жизни бабой, испытывающей вечную досаду и зависть ко всему живому и даже неживому. Егор знал, что Лариса пользуются им также, как он пользуются ей, он не испытывал к ней жалости, но и помочь ей никак не мог. 
"Надо все это заканчивать". Из входной двери все время веело холодом. Егор чувствовал, что тело его остывает. Было невыносимо тоскливо. "Чертово похмелье. А в лимонах много витамина С". 
- Вот мой папа!
Он вдруг услышал голос своей дочери Нади. Егор поднял глаза и увидел молодую женщину, стройную и сияющую, с модной короткой стрижкой и длинными золотыми серёжками в виде ящерок. На шее у неё был повязан голубой платок. Она улыбалась и смотрела Егору в глаза. 
- Здравствуйте, - сказала женщина, - Я учительница вашей дочери по вокалу. У меня к вам вопрос. 
Рядом с ней стояла дочка, Егор не сразу Ее заметил. Он медленно поднялся и замычал что-то в растерянности. 
- В следующую пятницу у нас запланировано выступление в Центральном доме искусств. Хотела попросить вас привезти Надю туда с самого утра, для этого надо отпросить её из школы. Вы сможете?
Егор почувствую как на его лице расплывается улыбка. Он смотрел на молодую учительницу и ему казалось, что её лицо то удаляется, то приближается, оно было таким светлым и приятным, что не хотелось даже моргать. В какой-то момент ему показалось, что женщина напротив поднялась над полом и полетела, словно ангел. Егор почувствовал, как в его тело вновь возвращается тепло.
- Обязательно, - наконец выговорил он, - Я сам лично проконтролирую и привезу её. 
- Очень хорошо, - лицо все также улыбалось и излучало свет, - Тогда до встречи в пятницу. 
- До встречи, - сказал Егор, и ему захотелось протянуть руку и схватить ящерку за хвост, но он сдержался. 
Она ушла, а Егор ещё какое-то время смотрел в пустой коридор, ему казалось что в этом коридоре остался яркий след как млечный путь в тёмном космосе. 
- Папа, я уже оделась, - дочка дёрнула его за рукав. Пора было ехать домой. 
На улице продолжался февраль, ничего не изменилось, было холодно, с неба сыпал мелкий снежок. Но пытливый взгляд мог уловить симптомы приближающейся весны, появляющиеся с каждым днём все больше и больше. И Егор их увидел - подплавленные дневным солнцем сугробы, серые проталины, затянутые на ночь льдом, чёрные ленты тропинок, перекинутые через сквер, снег уже не успевал их заметать, но самое главное, все чаще и чаще появляющиеся на улицах девушки в коротких юбках, которые точно также как и лесные зайчишки чувствовали приближение весны и меняли свою шубку. 
Как будто услышав мысли своего отца, Надя сказала с хитрой улыбкой: 
- Скоро Восьмое марта. Я очень люблю этот праздник, столько подарков дарят! 
Егор молчал и шёл рядом, засунув руки в карманы, снежинки падали ему на лицо и он морщил нос, но не брезгливо, а как-будто от удовольствия. - И в школе дарят, и в музыкалке, - продолжала Надя, - и ты всегда даришь мне подарки. Ты уже купил подарок мне и маме? 
Егор скосил глаза на дочку и кивнул. Она приняла его ответ и подпрыгнула от удовольствия. 
Из кафе, мимо которого они проходили, доносилась песня Стаса Михайлова "Белая река манит меня туда, где старый закат сменит новый рассвет". 
"Мне очень много подарков надо будет купить в этом году на Восьмое марта", - подумал Егор. 
Голос Стас Михайлова залетел в ведро Егора и закружился, завертелся там как последняя зимняя вьюга. Егор и Надя уже сели в автобус, уехали много остановок прочь, а Стас все пел и пел внутри ведра.